Похищение Европы  - Юлия Маркова

– Думаю, что Иса Георгиевич прав, – сказал Коля Ильин, – если у нас есть репутация, то не грех воспользоваться, тем более что до Варшавы по дорогам от места нашей дислокации двести километров, а до Берлина семьсот пятьдесят…

В этот момент открылась дверь, и вошел Николай Бесоев. Он у нас уже за всякие хорошие дела уже подполковник, и думаю, до конца войны это не предел. В полковники успеет выйти точно, особенно если притащит из очередного поиска живого Гитлера.

– Вы думаете, что эти двести километров легко преодолеть? – прямо с порога спросил Коля. – Да черта с два. Гитлер там настроил оборонительных рубежей и нагнал войск, так что плюнуть негде. Правда, половина – откровенная шваль, вроде французов с бельгийцами и так называемых фраубатальонов. Но все равно о прогулках, как прошлым летом, можно забыть. К Варшаве придется прорубаться через вязкую как смола массу, утопая по колено в крови и отплевываясь от бабских соплей.

– Николай Арсеньевич, – хмыкнул мой начштаба генерал Ильин, – не забывайте, что здесь, в Польше, красуются только два мехкорпуса – самые старые, опытные и авторитетные. У товарища Катукова репутация тоже будь здоров, так что немцы напротив нас сидят тихо, как кролики перед удавом, и боятся даже дышать. Зато местонахождение мехкорпусов товарищей Рыбалко, Лелюшенко, Ротмистрова и Лизюкова никому не известно, и я не думаю, что они сейчас где-нибудь в песках Средней Азии. Пока мы тут привлекаем к себе внимание, где-то готовится удар сокрушительной силы, после которого немцы в целях штопки штанов начнут снимать отсюда самые боеспособные части. Если все будет сделано правильно, то к тому моменту, когда мы получим приказ на наступление, в полосе прорыва останется только самый отборный европейский сброд и женские части. Не скажу, что это будет так любимая нами оперативная пустота, но остановить наш порыв эта смесь ни при каком раскладе не сумеет. Немного замедлить – да, а остановить – нет. При этом могу дать руку на отсечение, что глубина операции будет не особо большой. Не далее как до границы так называемого генерал-губернаторства. Как мне кажется, время лезть в саму Германию еще не пришло…

– Это вам правильно кажется, Николай Викторович, – ответил я Ильину, – время лезть непосредственно в логово злого придурка Адика и в самом деле не пришло. Насколько я понимаю, мощи у Советского Союза сейчас столько, что он мог бы закончить эту войну буквально за месяц-два. Для этого достаточно сосредоточить основные силы здесь, в Польше – и они, невзирая ни на какое сопротивление, буквально втопчут противостоящую группировку в землю и штурмом возьмут Берлин. В таком случае война имеет шанс завершиться во вторую годовщину своего начала, но на этом история не закончится, а только начнется. Во всех европейских странах, в которых еще нет наших войск, сразу объявятся ушлые личности, которые заявят, что это они тут власть, и опять позовут на помощь американцев. Все что угодно, только не коммунисты – неважно, русские они или местные. Тот же король Эдик посыплет голову пеплом, раскается, вернет трон брату – и в результате Британия очень быстро окажется нашим врагом, как и Америка. В результате будут те же яйца, что в нашей истории, да только в профиль. Но такого развития событий не требуется ни нам, ни товарищу Сталину. Главное уже не просто выиграть эту войну – это мы уже сделали. Теперь окончательная победа должна быть достигнута ценой минимальных потерь с нашей стороны и таким образом, чтобы к моменту уничтожения Третьего Рейха мы заняли всю контролируемую им территорию, чтобы ни одна сволочь не могла поднять голову и вякнуть, что она, мол, против коммунистов. И это правильно. То, что мы не сделаем до окончательного завершения войны, мы не сделаем уже никогда – а посему нам необходимо набраться терпения и быть готовым к тому, что до Берлина нашим солдатам придется побывать еще в Париже, Лондоне, а быть может, даже Мадриде с Лиссабоном, не говоря уже о всяких Варшавах с Будапештами.

– Думаю, что вы правы, Вячеслав Николаевич, – кивнул Иса Санаев, – я, конечно, не великий стратег, не чета вам, но Итальянскую операцию в другом разрезе воспринять не могу, как и преувеличенного внимания к Балканам. Думаю, что теперь Третий рейх начнут обстругивать по очереди со всех сторон, будто кочан капусты, заставляя немцев метаться и распылять силы; и только когда от Германии останется одна кочерыжка, последует решающий удар, который поставит точку. И мы в этом тоже непременно поучаствуем. Но все же, товарищи, вынужден напомнить вам о режиме секретности. Наши догадки – это наши догадки, и не стоит излагать их кому-либо за пределами нашего круга.

Леонид Брежнев, которому, очевидно, надоели все эти разговоры, успокаивающим жестом поднял вверх руку.

– Да мы все понимаем, товарищ Санаев, – воскликнул он, – и никому ничего не скажем. Можете быть уверены. Честное слово! А сейчас давайте выпьем за товарища Сталина и за нашу Великую Победу! Ура!!!

Пить за Сталина и за Победу никто не отказался, тем более что как только Лёня дал сигнал, в помещение вошли официантки из штабной столовой – они принесли товарищам командирам (то есть нам) различные разносолы и закуски, а также полный поднос граненых стаканов. Хорошо хоть не жестяных кружек… А где же то, что мы должны употреблять не пьянства ради, а лишь для доброго веселья? Ага… вслед за официантками вошла парочка пыхтящих солдатиков из хозвзвода, один из которых тащил позвякивающий бутылками ящик беленькой, а другой – ящик коньяка. Ну куда столько на шесть человек? Наш комиссар что, решил упоить нас вусмерть? Да и стаканов что-то многовато на нашу кампанию…

Оказалось, что нет. Леонид Ильич – человек вполне вменяемый и все спланировал правильно. Вслед за бутлегерами в помещение штаба проникли командиры бригадного или даже батальонного звена из числа выходцев из будущего, а также из местных, что присоединились к нам еще в Крыму. А вот это уже дело – потому что эти люди нам не чужие, и негоже праздновать наш общий праздник в узком кругу, отрываясь от коллектива; кроме того, все то, что мы тут наговорили перед их приходом, совершенно конкретно подпадает под категорию секрета особой важности, а следовательно, тем, кому это не было положено по должности, слушать такие разговоры было вредно для здоровья. Так что хорошо то, что хорошо кончается, о чем после завершения сего сабантуя нам непременно напомнит товарищ Санаев.

После выпитых тостов за товарища Сталина и за Победу неожиданно встал Слон и сказал, что теперь надо выпить не чокаясь за всех тех, кто уже не дожил до этого дня и поэтому точно не увидит здешнюю Победу. Вечная слава героям и такая же им память. А также, сказал он, следует выпить за тех наших «крестников», которые там, в нашей истории, сгинули бесследно в мутных и дурацких окружениях несчастного для Красной Армии сорок второго года, а тут, с нашей помощью, они выжили, и хочется верить, что будут жить дальше и до Победы все-таки доживут. Выпили и за это – но не весело и энергично, как за товарища Сталина, а медленно, сохраняя на лицах мрачную суровость. Каждая победа стоит определенных потерь. Человек вообще смертен, и на войне эта смерть, как правило, приходит к нему внезапно в виде шального осколка от снаряда, пули вражеского снайпера или мины-растяжки, стоящей поперек тропы. Отличное оружие, высокая личная квалификация и разумная осторожность, война на побеждающей стороне – ничто не может дать гарантии, что однажды ты не станешь жертвой обстоятельств.